— Значит, он был слишком точным? Книжным? Может быть, этот человек был иностранцем?
— Да, можно так сказать.
— Как по-вашему, откуда родом мог быть этот человек?
— Тут уж я вам ничем не смогу помочь, лейтенант. Я никогда не выезжал из страны. Я часто слышу, как люди в городе говорят по-английски и по-немецки. Но только не я. Я не говорю на иностранных языках. А иностранные туристы в мой рыбный магазинчик не заглядывают. Я торгую, общаясь по-голландски.
— Большое спасибо. Может быть, то, что вы рассказали, нам поможет. Вы не припомните какие-нибудь подробности об этом начальнике — если он им в самом деле был?
— Он был высоким, очень высоким. — Деккер впервые за весь разговор слегка улыбнулся. — Не нужно быть очень высоким, чтобы казаться выше меня. Но этому человеку я не доставал даже до плеча. Он был сантиметров на десять-двенадцать выше вас. И худой, очень худой. На нем был длинный плащ синего цвета. Но этот плащ висел на нем, как на вешалке.
— Вы сказали, что у капюшонов были отверстия, а не щели. Вы видели глаза высокого мужчины?
— Нет, даже глаз я не видел. На нем были защитные очки. Темные очки от солнца.
— Темные очки? Я же спрашивал вас, не было ли чего-нибудь странного в этих людях. Вам не показалось странным, что этот человек носит защитные очки ночью?
— Странным? Почему я должен считать это странным? Послушайте, лейтенант, холостяки вроде меня проводят много времени у телевизора. А там негодяи всегда носят темные очки. Иначе как бы мы узнали, что они негодяи?
— Верно, верно! — Ван Эффен повернулся к свояку Деккера. — Как я понял, мистер Беккерен, вам повезло и вы избежали общения с этими джентльменами?
— Вчера был день рождения моей жены. Мы были в городе. Праздничный обед и шоу. Ну да, эти злодеи могли украсть мое суденышко в любое время. Я мог и не узнать об этом. Если уж эти люди следили за моим свояком, то могли следить и за мной. В таком случае они знали, что я навещаю свой катер только по выходным.
Ван Эффен повернулся к де Граафу.
— Вы хотели бы осмотреть суда, сэр?
— Вы считаете, что мы можем там что-либо найти?
— Нет. Но, может быть, мы смогли бы понять, что эти люди там делали. Могу поспорить, что они не оста вили никаких следов. Там даже самый упорный полицейский ничего не найдет.
— Это может оказаться пустой тратой времени.
Свояки направились к своей машине, двое полицейских — к древнему потрепанному «пежо», у которого, к тому же был древний двигатель. На машине не было ничего, что указывало бы на ее принадлежность к полиции. Даже радиотелефон был спрятан. Де Грааф осторожно опустился на скрипучее сиденье, оказавшееся абсолютно твердым.
— Я воздержусь от жалоб и стонов. Мне кажется, что на улицах Амстердама подобных машин никак не меньше пары сотен. Я ценю твою страсть к анонимности, но ведь ты бы не умер, если бы поставил сюда нормальное сиденье?
— Мне казалось, что этот небольшой штрих создает ощущение подлинности. Впрочем, сиденье можно заменить. Удалось вам выудить какую-нибудь интересную информацию в этом доме?
— Ничего такого, чего бы ты не нашел. Интересно, что высокого мужчину сопровождали двое немых. Тебе не приходило в голову, что если начальник, как определил его Деккер, иностранец, то его подручные могут также оказаться иностранцами, причем неспособными сказать ни слова по-голландски?
— Приходило. И это вполне возможно. Деккер сказал, что начальник отдавал приказания. Из этого следует, что остальные двое говорят или, по крайней мере, понимают по-голландски. Хотя это, может быть, и не так. Отдаваемые приказания могли вообще ничего не значить — их отдавали просто для того, чтобы создать впечатление, что остальные двое — голландцы. Жаль, что Деккер никогда не бывал за границей. Иначе он мог бы — может быть, мог бы — определить, откуда родом высокий незнакомец. Я говорю на трех языках, а ты,
Питер, и более того. Как по-твоему, если бы мы услышали речь этого человека, мы смогли бы определить, откуда он родом?
— В принципе это возможно. Но только в принципе. Я знаю, о чем вы думаете, сэр. О магнитофонной записи, сделанной помощником редактора. Но тут у нас шансов еще меньше — телефон искажает голос. А эти террористы не похожи на людей, которые совершают ошибки. Кроме того, даже если бы нам удалось определить страну, откуда они приехали, как, черт возьми, это помогло бы нам их выследить?
Де Грааф зажег очень темную манильскую сигару. Ван Эффен опустил окно. Де Грааф не обратил на это внимания. Он сказал:
— Ты прекрасный утешитель. Дайте нам еще немножко фактов — или давайте раскопаем еще немножко фактов — и это нам очень поможет. Что же мы знаем? Что этот парень иностранец, и даже это еще не факт, а догадка. Кроме этого мы знаем, что он тощий, как грабли, и что у него что-то неладно с глазами.
— Неладно? Неладно с глазами? Все, что мы знаем, — это то, что он носит защитные очки в ночное время. Это может что-нибудь значить, а может и ничего не значить. Это может быть просто причудой. Может, этот тип считает, что в очках он красивее. А может, как сказал Деккер, этот террорист считает, что защитные очки — необходимый атрибут для негодяя высокого класса. Может быть, он носит их по той же причине, что и охрана американского президента. То есть потому, что, когда человек в темных очках, не видно, куда он смотрит. И, таким образом, потенциальный злоумышленник не знает, смотрят на него охранники иду нет, и это мешает ему действовать. Или же этот высокий страдает от некталопии.
— Да, конечно. Некталопия. Каждый школьник знает. Я уверен, Питер, что на досуге ты меня просветишь.